– Ну вот, – говорит он, – по-моему, на эту информацию я вышел с чисто хронологических позиций. – И, полный уверенности, что заслужил наше одобрение, выводит на экран еще несколько планов и эскизов жилищ, потом очаровательный небольшой замок. – Наземная хейимас, – поясняет он. – Это – дайте-ка взглянуть – вот здесь, ага, да!.. – И на экране мелькают наборы каких-то геометрических фигур и цифр, и куда быстрее, чем нетренированный глаз может успеть воспринять. – Вот! – провозглашает он. – Две тысячи шестьсот два года назад построена в Реквите! Ну, то есть там, где теперь Реквит, я хочу сказать.
– Но ведь Реквит находится не в Долине.
– Нет. Он где-то там, на том берегу Внутреннего Моря. – География его тоже совершенно не интересует. – А теперь вот еще нечто очень похожее. – Еще один небольшой замок или старинный особняк. – А это построено в одном месте под названием Баб – на каком-то старинном континенте, на юге… дайте-ка вспомнить – ну, что-то сотни четыре лет тому назад, то есть более чем на две тысячи лет позднее, чем тот, в Реквите. Видите, совершенно те же пропорции! – Он уже снова переключает программы, и нам ничего не остается, как позволить ему вновь оседлать любимого конька. То, с каким облегчением и гордостью он «выдает» нам информацию, «которой мы добивались», поистине заразительно, и мы временно отступаем.
Но тут уже я пытаюсь сесть на своего любимого конька и осторожно спрашиваю:
– А каким образом могут быть получены данные относительно жизни примитивных народов здесь, в Долине?
Сборщик скребет подбородок:
– Но во времена примитивных форм жизни Долина Реки На вообще не существовала, по-моему? Да и сам этот континент находился не здесь…
Ну вот и снова мы налетаем на непреодолимую скалу в мышлении жителей Долины, на их мифологическое «знание», на их уверенность в правдоподобности определенных событий, которая, возможно, и является основой их мифологии, не подлежащей сомнениям, неразумной верой (но, с другой стороны, способной вызывать вопросы, а стало быть, вполне разумной?), традиционной мудростью; сюда включаются и общие очертания того, что мы назвали бы исторической геологией, в том числе – сведения о сдвигах геологических пластов, теория эволюции, знания по астрономии (при полном отсутствии телескопов, способных показать другие планеты), и определенный набор элементов нашей «классической» физики в совокупности с элементами физики, нам, сегодняшним, незнакомой.
После некоторых взаимных вопросов, объяснений и взрывов смеха мы устанавливаем, что я имела в виду так называемую жизнь доисторического человека. Но эта комбинация слов ровным счетом ничего не значит ни для Сборщика, ни для компьютера. Когда компьютер просят о выдаче информации относительно жизни доисторических людей в Долине На, он, после непродолжительного совещания с самим собой, отвечает, что подобной информацией не располагает.
– Запроси информацию относительно любых форм жизни примитивного человека в любом другом месте.
Получив такое задание, Сборщик и компьютер начинают задавать друг другу вопросы, получать какие-то результаты, и вскоре (дисплей у него включен на графику, поскольку мы недостаточно понимаем ТОК) эти результаты начинают появляться на экране: маленькие сломанные человеческие зубы, кости, карта Африки с отмеченными точками регионами, карта Азии с какими-то схемами… Но все это Древний Мир. А как же этот? О, дивный новый мир, в котором и людей-то нет!
– Они пришли по суше, по некоему мосту, – упрямо говорю я, – с другого континента…
– С запада, – говорит Сборщик, согласно кивая. Но разве он имеет в виду тех же людей, что и я?
Тех, которых встретила самка Койота?
Эта мифология, это не подлежащее сомнениям племенное Знание, включающее и информацию о тектонических сдвигах или бактериологических войнах, должно включать и сведения о том, что я такое в будущем.
– Каковы были истоки вашего здешнего образа жизни, ваших девяти городов? Когда была основана Вакваха – как давно? И какие народы жили здесь до этого?
– Все народы! – отвечает Сборщик, снова смущенный. Он не очень уверен в себе, этот человек, проживший нелегкую жизнь; ему ничего не стоит пойти на попятный; большую часть времени он провел здесь в одиночестве, общаясь только с компьютером, но в общем-то не имея к нему отношения.
– Я имею в виду людей. – Мне очень трудно все время помнить, что слово «народ» в этом языке включает животных, растения, сны, мечты, скалы и так далее. – Какие племена людей жили здесь до вас?
– Да такие же люди… как ты…
– Но только у них был другой образ жизни, они ведь были чужеземцами – как и я. – Я не знаю, как перевести слово «культура» на его язык по возможности точно и слово «цивилизация» тоже.
– Ну что ж, способы существования людей все время меняются. Люди никогда не остаются прежними, даже если очень хороши – как тот дом, который ты видела. Теперь уже больше так не строят, а, впрочем, может, еще кто-нибудь и строит – вне нашего мира и нашего времени…
Это безнадежно. Для него время не имеет векторного характера, не говоря уж о прогрессе; он воспринимает его как некий ландшафт, по которому можно двигаться в любом направлении или вообще никуда. Он как бы превращает время в пространство; это не летящая стрела, не текущая река, а дом – тот дом, в котором он сейчас живет. Можно ходить из комнаты в комнату, можно вернуться обратно, можно выйти наружу, только и нужно, что дверь открыть.
Мы благодарим Сборщика и спускаемся по крутым ступеням улиц Ваквахи мимо ее Стержня прямо на площадь для танцев. Крыши пяти хейимас здесь имеют в высоту от тридцати до сорока футов; все они – ступенчатые, украшенные орнаментом четырехскатные пирамиды, покоящиеся на пятиугольнике подземного помещения. Дальше, за площадью для танцев, среди изумительно красивых юных земляничных деревьев стоит длинное приземистое кирпичное и оштукатуренное здание с черепичной крышей – Библиотека Ваквахи, принадлежащая Обществу Земляничного Дерева. Главная Архивистка приветствует нас.
– Если у вас нет своей истории, – говорю я ей, – то какую же историю о вас могу рассказать я?
– Разве можно с помощью приставной лестницы залезть на гору? – откликается она.
Я обиженно умолкаю.
– Послушай, – говорит мне Архивистка – эти люди всегда говорят очень мягко, не приказывая, а приглашая, – послушай: ты непременно найдешь или сделаешь, что тебе нужно, если тебе это действительно нужно. Но помни: будь всегда очень осторожна, будь разумна. А кстати, что такое История?
– Один великий историк моего народа назвал это изучением Человека во Времени.
Наступает молчание.
– Но вы не «Человек» и живете не во Времени, – горько говорю я. – Вы живете в вымышленном вами времени.
– И всегда жили, – подтверждает Архивистка из Ваквахи. – Мы прожили в Вымышленном Времени весь период Цивилизации. – И в голосе ее нет горечи, но он исполнен печали, горькой печали.
Помолчав, она говорит:
– Пусть Говорящий Камень расскажет свою историю о Великом Кондоре. Это настолько близко к Истории, насколько мы смогли уже подойти к этому понятию в наши дни, и куда ближе, чем мы когда-либо подойдем к ней снова, надеюсь.
Часть II
Говорящий камень
С этого дня мать перестала откликаться на свое среднее имя Ивушка и велела всем звать ее Зяблик, хотя многим это не нравилось. Вернуться к своему первому имени – значит пойти против движения Земли, ибо хотя зяблик и не совсем небесный житель, потому что часто подбирает на земле зерна кукурузы вместе с домашней птицей и семена трав – вместе с перепелками, и не считается диким, потому что его часто можно увидеть на городских площадях, род его – из Четырех Небесных Домов, и после смерти он возвращается туда же, так что имя Зяблик следует давать тем взрослым людям, которые тоже вскоре попадут в Небесные Дома.
Две старухи – Старая Пещера и Ракушка – вели с моей матерью бесконечные разговоры на этот счет, но она стояла на своем: прежнего ее имени больше на земле не существует.