ПУТЕШЕСТВЕННИК:
– О, прекрасная Хранительница Дома Седьмого, славься!
ПУМА:
– Кто ты, человек из Долины?
ПУТЕШЕСТВЕННИК:
– Певец из Унмалина. Принадлежу к Дому Змеевика и пришел напиться из Омута Льва, из источника Пернатой Воды, чтобы в песнях моих звучало великое молчание льва.
ПУМА:
– В великом молчании льва заключены все песни мира. Пей, человек.
Путешественник опускается на колени и пьет из водоема.
ПУТЕШЕСТВЕННИК:
– Явилось мне и сразу же исчезло.
Живет и умирает столь внезапно.
В глубинах исчезает и взлетает.
Сверкнет, исчезнет,
вновь сверкает, недолговечно,
как туман под солнцем,
то явится, то сразу исчезает.
Пума в маске танцует.
ХОР:
– Мягко ступает, ведет за собою
самого первого,
о, светящийся, дивный.
Недолговечный, как туман под солнцем,
то явится, то сразу исчезает.
Путешественник и хористы уходят со сцены налево, Пума, Огонь и Вода уходят направо, звучит Мелодия Завершения, но барабаны молчат.
Чанди
Большая часть пьес в Долине служила лишь основой для импровизации: в самых общих чертах обрисованный сюжет, некая рамка для ситуации, обычно хорошо знакомой зрителям, – на основании этого артисты создавали каждый раз новую и неповторимую драму.
Для записи такой пьесы хватило бы и клочка бумаги: это было всего лишь перечисление действующих лиц да наброски отдельных диалогов, так называемые колышки – всего десять-двадцать, не больше. Эти «колышки» действительно оставались неизменными – сохранялись и слова, и очередность реплик. Все, что говорилось и делалось в промежутках между ними, было полностью на совести актеров. С наибольшим напряжением и удовольствием зрители смотрели именно те куски, которые разыгрывались в промежутках между ключевыми строками, знакомыми по другим спектаклям, но возникавшими в них совершенно по-иному.
Разработка сюжета могла достигнуть такой степени изысканности и сложности, что ключевые строки буквально терялись в длинном драматическом действе и имели весьма относительное родство с исходным вариантом пьесы, или же они могли служить отправной точкой в потоке блестящих монологов, если данная труппа была особенно сильна в искусстве поэтической импровизации, а порой в этих строках заключался весь текст данного представления – если спектакль ставился труппой танцоров, исполняющих пьесу йедао, то есть «посредством движения», и раскрывающих сюжет в основном за счет пантомимы и танца.
Представление, которое я попытаюсь описать далее, было дано труппой молодых актеров из Телины, заслуживших благосклонность зрителей главным образом благодаря музыке и танцу. Этот спектакль шел на большой сцене, установленной в главном зернохранилище Синшана, в честь Танца Лета. Световые эффекты создавали иллюзию различных пространств и успешно воздействовали на настроение аудитории.
Как и почти вся драма Долины, пьеса «Чанди» носит некий символистский или аллегорический характер, и явления жизни обобщаются здесь до философских категорий. Схожесть сюжета с одной из великих библейских историй поразительна, однако же не менее поразительны и различия.
Имя «Чанди» означает «Древесная Крыса». Настоящая древесная крыса, живущая на западе Америки, – это симпатичный зверек, который строит большие сложные гнезда из палочек и травы и хранит там порой целую коллекцию самых различных предметов, которые, видимо, кажутся ему весьма ценными с эстетической точки зрения; среди этих предметов частенько прячутся и даже живут мыши, небольшие змеи и другие животные, пользуясь гостеприимством древесной крысы.
Традиционно автором «Чанди» считался некто Хукаи (Королевский Питон?) из Чумо – личность столь же древняя и гипотетическая, как наш Гомер (однако слепым, подобно Гомеру, он не был, хотя и был совершенно глух); ему приписывается по меньшей мере половина пьес, написанных с помощью предложений-«колышков».
Пытаясь одновременно описать спектакль и представить исходный текст, я выделила строки-основы курсивом. Чтобы понять, с чем в данном случае приходится работать актерам, читатель может прочесть одни лишь эти строки, опуская все остальное.
«Чанди»: описание спектакля
Зрители, сорок или пятьдесят человек, сидят на полу склада на тех подстилках или подушках, которые принесли с собой, или же на старых кипах соломы, разложенных специально, чтобы люди могли не только сидеть на них, но и откинуться на них спиной.
Мужчина и женщина из Цеха Мельников наладили освещение и управляют им. Сильный, яркий прожектор направлен на левую часть сцены, выделяя ее; более слабо освещены правая часть и овальная «соединительная» часть, изображающая «Стержень». Темнота, в которую погружено пространство вокруг сцены и за нею, достаточно глубока, чтобы всякое движение вне сцены было незаметным.
Музыканты расположились за сценой, вне света прожектора, они едва различимы. Музыка в течение всего спектакля практически не прекращается.
После того как в течение нескольких минут играется Мелодия Начал и зрители постепенно успокаиваются, слева на сцене появляется Чанди: это красивый мужчина во цвете лет, высокий, отлично одетый. Поверх черных штанов и хлопчатобумажной рубахи с длинными рукавами на нем традиционно длинный праздничный жилет синего, фиолетового и зеленого цветов, густо покрытый вышивкой, а поверх накинут удивительно изящный, совершенно прелестный плащ из перьев – одно из тех сокровищ, что хранятся в хейимас Змеевика в Синшане и выдаются исключительно для подобных представлений. Этот волшебный плащ плывет и покачивается у Чанди за плечами, когда он легко выбегает на сцену с распростертыми навстречу солнцу руками и поворачивается, приветствуя восходящее светило.
ЧАНДИ:
– Хейя хей хейя!
Хейя хейя!
Прекрасное, светишь ты над Долиной!
С трудом оторвавшись от созерцания воображаемой зари, он смотрит на лица зрителей с доброй, открытой улыбкой. Голос его звучен, приятного тембра и полон энергии.
ЧАНДИ:
– Итак, вы здесь, жители моего города, ступающие легко и красиво, доброжелательные, вежливые. С добрым утром! Да, это действительно доброе утро!
Зрители отвечают ему традиционным приветствием: «Итак, ты здесь, Чанди! Здравствуй!» Они говорят тихо, очарованные и умиленные, а одна женщина прибавляет: «И пусть этот день у тебя пройдет хорошо, Чанди!»
ЧАНДИ:
– Вечером этого долгого дня я должен танцевать Танец Лета, так что, прежде чем уйти в поле, мне стоит немного потренироваться.
Музыканты начинают играть один из самых сложных и величественных танцев – Танец Цапли из Летней ваквы Дома Змеевика, и Чанди танцует его один на левой сцене энергично и грациозно, подобный великолепной мифической птице в разноцветном наряде и плаще из перьев. Как только танец кончается, первые пять хористов выходят на сцену и встают слева – это горожане, отправляющиеся на весь день работать в поле. В последнем великолепном движении Чанди, кажется, летит по воздуху, и зрители ахают. А Чанди сбрасывает плащ из перьев и передает его кому-то, ожидающему вне освещенной прожектором части сцены. Танец окончен, Чанди отправляется на работу вместе со всеми. Далее следует пантомима: Чанди вместе с хористами изображает, как полет сорняки и рыхлит землю. Люди разговаривают о погоде, добродушно подшучивают по поводу местных событий и соседей, и хотя я плохо понимаю смысл этих шуток, они неизменно находят самый живой отклик у зрителей. Потом среди обмена репликами со зрителями вдруг вновь возникают строки-основы.
ХОРИСТ 1 (мужчина):
– Как хороша кукуруза Чанди,
как высока и какие листья,
да и початки почти созрели!