– Я думаю, что она ушла не одна. С кем-то еще. И, по-моему, не собиралась оставаться с этими людьми надолго. Я не слышал о том, что кто-то пропал. Или что кто-то откуда-то не вернулся. Возможно, она где-нибудь совсем недалеко. Она вполне могла просто забрести на ту сторону Горы и заблудиться в лесу. Или осталась в чьей-то летней хижине из тех, что повыше, в горах. А может быть, она ненадолго отошла с той поляны на вершине, где они танцевали, просто чтобы побыть одной, и упала в трещину или поранилась. С людьми ведь всякое случается, они могут ногой в ловушку попасть, и упасть неудачно, и лодыжку сломать в этих ущельях. Там ведь совсем дикие места, на южной стороне Горы, да и на юго-восточной тоже. Там и троп-то нормальных нет – так, охотничьи тропинки, там заблудиться ничего не стоит. Там если разок неправильно свернешь, сразу заплутаешь. Со мной такое один раз случилось. Так я в итоге вышел к Чукулмасу, хотя считал, что весь день иду на юго-запад! Я просто своим глазам поверить не мог – решил, что каким-то образом забрел в совсем чужой город в Долине Ошо. Ну а когда увидел Башню Чукулмаса, то очень удивился и думаю: а она-то как здесь оказалась? Никак я этого понять не мог. Потом выяснилось, что ходил я по кругу. Вполне возможно, что с Уэтт получилось как раз наоборот: она думала, что поворачивает назад, а пошла совсем в другую сторону и сейчас, возможно, уже где-то далеко за пределами Долины, среди людей Ошо, и совсем не представляет, как ей попасть домой. Или же – и вот это-то беспокоит меня больше всего – с ней случилось какое-то несчастье, может, сломала руку или ногу и никто не слышит ее криков о помощи, и она будет лежать в ущелье, пока не приползет гремучая змея. У меня просто все мысли путаются, когда я об этих гремучих змеях думаю.

Камедан умолк. Дьюи тоже некоторое время молчала. Потом сказала:

– Так, может, стоит подняться на Ключ-Гору и громко позвать ее? Или, может быть, у вас есть собака, которая хорошо знает Уэтт и сумеет ее отыскать по следу?

– Ее мать, сестра и все остальные родственники говорят, что это было бы глупо; все они считают, что Уэтт пошла в нижнюю часть Долины, к устью Великой Реки На, или наверх, к Источникам. Фефинум уверена, что Уэтт отправилась вниз по течению. Она часто делала это и раньше. Возможно, сейчас она уже возвращается домой. Я понимаю, это глупо с моей стороны – так беспокоиться. Но мальчик все просыпается по ночам, все плачет и зовет ее.

Дьюи не ответила. Некоторое время спустя она принялась еле слышно напевать благословляющую песню Дома Змеевика:

Камедан знал эту песню. Он не стал петь вместе с Дьюи, но просто слушал. Она пела очень-очень тихо, и голос ее звучал все слабее, пока песня не превратилась в почти неслышное дыхание. После этого они больше не разговаривали, и Камедан уснул.

Утром мальчик проснулся рано и некоторое время изумленно озирался вокруг. Знакомым здесь был только отец, спавший рядом с лежанкой. Анютины Глазки никогда еще не спал на большой лежанке с ножками, и ему было чуточку страшновато: казалось, что можно выпасть из такой высокой постели, но и этот страх был ему почему-то приятен. Некоторое время он лежал тихо, а потом слез с лежанки, перешагнул через ноги отца и направился к двери, чтобы выглянуть наружу. На пороге, свернувшись в клубок, спала незнакомая женщина, так что он пошел в другую сторону, во внутреннюю комнату. Там он увидел множество прекрасных стеклянных кувшинов, разноцветных бутылочек и коробочек различной формы, множество керамических сосудов и плошек и еще несколько машинок с ручками, которые можно было повернуть. Он повернул все ручки, до каких смог дотянуться, а потом снял с полки сперва один кувшинчик из цветного стекла, потом второй, пока вокруг него на полу не оказалось более чем достаточно разноцветной посуды. Тогда он начал расставлять их по росту. В некоторых что-то было, и оно гремело, если кувшин потрясти. Он потряс все кувшины по очереди. Потом открыл один, чтобы посмотреть, что там внутри, и увидел серый грубого помола порошок, который он принял за песок. В другом был тоже песок, только гораздо более мелкий и белый. В синем стеклянном кувшинчике была какая-то черная вода. В красном – коричневый мед; мед прилип к его пальцам, и он облизал их. Мед на вкус был почему-то горьковатый, точно сырые желуди, но мальчик был голоден и продолжал облизывать пальцы. Он как раз открывал следующий сосуд, когда заметил, что та женщина стоит в дверях и смотрит на него. Тогда он сразу прекратил свои исследования и застыл, окруженный разноцветными кувшинами и бутылочками. Черная вода, что была в одном из них, вытекла на пол и впиталась, потому что пол был земляной. Увидев это, он почувствовал, что ему нестерпимо хочется писать, но не решился даже сдвинуться с места.

– Так-так-так, – сказала Дьюи. – Значит, ты, Анютины Глазки, с утра пораньше за работу принялся!

Она вошла в аптеку, и мальчик сел на пол, съежившись, чтобы казаться незаметнее.

– Это вот что такое? – спросила Дьюи и подняла с пола красный кувшинчик. Потом посмотрела на малыша, взяла его ручонку и понюхала. – У, какая липкая! Ну, Анютины Глазки, теперь тебе запора не миновать, – заявила она ему. – Вот когда ты станешь Целителем, тогда, пожалуйста, приходи и пользуйся всеми этими вещами. А пока ты до врача еще не дорос, лучше ничего здесь не трогай. Давай-ка выйдем на улицу.

Мальчик громко расплакался в ответ. Он все-таки не выдержал и описался.

– О Источник Желтой Реки! – воскликнула Дьюи. – Давай-ка побыстрее выходи отсюда!

Но он ни за что не хотел вставать, так что ей пришлось подхватить его на руки и вытащить на крыльцо.

Проснувшийся Камедан вышел к ним. Мальчик стоял смирно, а Дьюи обмывала ему попку и ножки.

– С ним все в порядке? – спросил Камедан.

– Он весьма заинтересовался профессией врача, – сказала Дьюи.

Мальчик захныкал – стал проситься к отцу на ручки. Дьюи подняла его и отдала Камедану; мальчик оказался между ними в лучах восходящего солнца, объединяя их словно стержень. Он крепко обнимал отца за шею и ни за что не желал смотреть на Дьюи, потому что ему было стыдно.

– Послушай-ка, братец, – сказала Дьюи Камедану, – вместо того чтобы сегодня с утра отправляться в мастерские, пойди-ка лучше куда-нибудь вместе с малышом, поработайте вместе немножко, только в полдень постарайся увести его в тень и непременно позаботься, чтобы там, куда ты пойдешь, воды для питья было в достатке. Так ты сможешь сам убедиться, болен твой мальчик или здоров. По-моему, ему просто давно хотелось побыть с тобой, ведь матери-то дома нет. Ты можешь вернуться сюда к исходу дня с ним вместе, и тогда мы обсудим, нужны ли ему целительные песни или «вынесение приговора», а заодно поговорим и о других вещах. Поговорим, посмотрим. Хорошо?

Камедан поблагодарил ее и ушел, неся сынишку на плечах.

Прибравшись в аптеке, Дьюи отправилась домой, чтобы вымыться и позавтракать. А потом прямиком пошла к дому, где жил Камедан. Ей хотелось поговорить с родней Уэтт. По дороге ей встретился Сахелм, который сказал:

– Я ночью видел Уэтт.

– Ты ее видел? Где же?

– У дома.

– Так сейчас она дома?

– Этого я не знаю.

– Кто еще видел ее?

– Не знаю.

– Уэтт-видение или же Уэтт во плоти? [21]

– Не знаю.

– Кому ты об этом говорил еще?

– Никому, только тебе.

– Ты сумасшедший, Сахелм, – заявила Целительница. – Что же ты тут ночью делал? Луной любовался?

– Я видел Уэтт, – снова сказал Сахелм, но Целительница только рассердилась и отрезала:

– Все видели Уэтт! И все в разных местах! Если она здесь, то должна быть у себя в доме, а не около него. А остальное – просто бред сумасшедших. Я иду сейчас в дом ее матери, чтобы поговорить с женщинами. Пойдем со мной вместе, если хочешь.